Подумать только! Восемь лет без отца… Но на Рона это не произвело ни малейшего впечатления.
— А что он делает сейчас?
— Папа? Преподает немецкий язык в университете. — Билл смущенно улыбнулся. — Дома, в Варшаве, он преподавал английский и французский. Здесь, в Канаде, где говорят на обоих этих языках, он преподает немецкий.
— Ну и ну! — воскликнул Рон. — Представляю, как ему было тяжко на лесоповале… Я имею в виду — такому человеку, как он.
Билл пожал плечами.
— В войну он участвовал в подпольном движении Сопротивления. Затем сидел в гитлеровских концлагерях… Ему приходилось и потяжелее, чем валить лес.
Пит внимательно слушал Билла. Теперь многое становилось ясно. Какую же трудную жизнь прожил Спунский по сравнению с ним, Роном и Сарой.
Их беседу прервала трансляция футбольного матча. И течение двух часов, сидя в теплой уютной гостиной, они грызли земляные орехи, пили кока–колу и слушали репортаж о матче. Победила команда «Регина», завоевав первенство Канады. Ребята ликовали. Билл уже второй сезон следил за чемпионатом Доминиона и сделался ярым болельщиком, под стать его новым знакомым.
Наступили ранние зимние сумерки. Когда все эпизоды матча были наконец обсуждены, Сара сказала:
— По дороге домой я говорила Биллу про твои фотографии и трофеи.
Пит не любил хвастаться своей, как он называл, «картинной галереей», но на этот раз все было как–то по–иному.
— Хочешь посмотреть? — охотно предложил он.
— С удовольствием.
Они пошли наверх. Рон не вытерпел и съязвил им вдогонку:
— Обрати внимание, Билл, все выдающееся, что сделал Пит, он сделал для школы Даниэля Мака.
Билл с интересом разглядывал каждую фотографию, каждый вымпел на стене, трофейные кубки, стоявшие на книжном шкафу. Он задавал вопросы по поводу каждой фотографии и читал выгравированные на кубках надписи. Закончив осмотр, он обернулся к Питу, который, как радушный хозяин, все время держался рядом с ним.
— Ты должен гордиться, что завоевал столько же наград, что и твой папа. И для той же школы. Я представляю, как тебе было трудно расстаться с ней.
Пит кивнул.
— Очень хорошо представляю, — повторил Билл.
Они спустились в гостиную. У Пита не выходило из головы, с какой жадностью Билл разглядывал свидетельства спортивных достижений отца и сына Гордонов. Он задумался над тем, что узнал о судьбе Спунского, о его разлуке с отцом, о жизни в Англии, о годах, когда Билл даже не знал, жив его отец или нет… И вдруг Пит с особой остротой ощутил, первый раз в жизни, как сам он счастлив, что родился и вырос здесь, в этой стране, где у него не было больших горестей, чем перевод из одной школы в другую.
Сара и Рон стояли в прихожей.
— Эй! — воскликнул Рон. — Знаешь, что придумала твоя сумасбродная сестричка? Она не пойдет со мной в кино, если я буду разговаривать с ней о хоккее! О чем же еще мне говорить?
— Больше, конечно, не о чем, — сказала Сара. — В этом твое несчастье.
Она рассмеялась, но Пит видел, что она не шутит.
— Ухожу из этого сумасшедшего дома! — буркнул Рон и хлопнул дверью.
— Пора и мне, — сказал Билл и стал одеваться.
Его легкое, дешевое пальтишко, неподходящее для такой погоды, никоим образом не умаляло его… — Пит пытался подыскать подходящее слово — достоинства, на которое сегодня обратил внимание Пит.
Билл застенчиво улыбнулся Саре.
— До понедельника в школе, — попрощался он и, пожав руку Питу, добавил: — Увидимся на тренировке.
Когда он ушел, Сара и Пит обменялись взглядами.
— Славный парень, — сказал Пит.
— И я так думаю, — отозвалась Сара.
— Оно и заметно.
— А ну тебя!.. — Она тряхнула кудрями и отправилась на кухню готовить ужин, как всегда, когда миссис Гордон не было дома.
Пит в задумчивости остановился посреди гостиной. Билл старается научиться играть в хоккей. А он, Пит… Ведь он умеет играть, но…
Он быстро повернулся, взбежал по лестнице к себе в мансарду и снова остановился, вперив взгляд куда–то вдаль. Он вспомнил слова отца: «спортсмен — слуга публики». Да, по сравнению с жизнью, о которой так спокойно рассказал Спунский, его собственные неприятности показались теперь Питу такими ничтожными… Он был взволнован, не понимал, что с ним творится, пытался найти этому объяснение, но не мог. Он знал только, что обязательно пойдет в понедельник на тренировку. Он вспомнил о Де — Гручи и тут же отбросил мысль о нем. Нет, не ради Де — Гручи станет он тренироваться… Ради самого себя. И Спунского.
Утром в воскресенье, возвращаясь домой из церкви, он шагал рядом с отцом по заснеженной улице.
— Если не хочешь, Пит, не будем говорить об этом, — сказал мистер Гордон. — Но что ты решил по поводу хоккея?
Пит не сразу нашел слова для ответа, и мистер Гордон торопливо прибавил:
— Можешь не отвечать.
— Нет, почему же, — отозвался Пит наконец. — Я буду играть. Не ради школы, как прежде… Но я должен и буду играть. Остальные ребята хотят хорошо играть, но не умеют, и я должен помочь им… Я не желаю, чтобы думали, будто я испугался трудностей. Правда, я не смогу играть с такой же охотой, как за старую школу, по все равно я буду стараться. Чтобы показать им…
— Ты хочешь сказать, что будешь играть, чтобы показать себя? — помолчав, спросил мистер Гордон. — Так, что ли?
Они поднялись на крыльцо, и Пит принялся сметать с ботинок снег.
— Вроде бы так… — сказал он.
В понедельник утром, когда Пит пришел в школу, то, вопреки его опасениям, все было как обычно. Никто не сказал ему ни слове, как будто ничего не произошло.